Джерри стоит на остановке, провожая глазами проезжающие мимо автобусы с ненужными ему номерами, и тоскливо поглядывает на наручные часы - совершенно бесполезный аксессуар в современном мире, но дарящий ему чувство комфорта и уверенности. Зрелости. Бесполезный пластырь поверх одной из многочисленных трещин в его самооценке, разбитой старшим братом и добитой всеми остальными любителями самоутвердиться за чужой счёт. При воспоминании брата по лицу Джерри пробегает тень. Он не видел и не слышал его уже два года, два чудесных наполненных тишиной и спокойствием года. Никаких уничижительных замечаний, пошлый намёков и шуточек в стиле «да я твою мамку ебал», которые в последствии оказались вовсе не шуточками.

Грудь сковывает отвращение и непонятная ненависть к самому себе: конечно, они с матерью поддерживают связь - регулярно созваниваются, обмениваются мемами и простыми бытовыми историями. В прошлом году Джерри даже сумел скопить денег на билет во Францию. Не в Рождество как хотел - цены в период каникул кусались похлеще самых бешеных собак – а в конце февраля. В последние несколько лет он видел лицо матери только в рамке фейстайма

Но даже когда они сидели бок о бок на скрипучем диване в гостиной бабушки и дедушки, грея руки о кружки с эггногом и почти касаясь локтями, между ними присутствовало почти незаметное напряжение. Джерри никогда не спрашивал её о внезапном отъезде во Францию, бегстве - они оба прекрасно знали причину, но предпочитали молчать о ней. Именно этот взаимный секрет и проклятая недосказанность не давали расслабиться полностью в компании друг друга. На расстоянии притворяться и игнорировать очевидную проблему не составляло особого труда. Может поэтому Джерри до сих пор не переехал во Францию - попросту не хотел менять заведенный порядок и выработанный годами шаблон общения. Да, именно так.

Ничего, в этом году он точно проведёт Рождество там, где ему рады, а не в одиночестве напротив с телевизора с банкой mike’s-а в одной руке и ведром клубничного мороженного в другой. Да, Вада-сан не раз звал его отпраздновать вместе, но Джерри постоянно находил отмазки, по правдоподобности варьирующиеся от «сомнительно» до «очень сомнительно». С приемным отцом они были в более чем хороших отношениях, но заставить себя переступить порог ненавистного дома и взглянуть в глаза так напоминающие холодные льдинки глаз старшего брата, Джерри не мог. При одной мысли к горлу подступала тошнота, а внутренности скручивало тугим узлом. Ну уж нет, собственная квартира размером с обувную коробку казалась раем по сравнению с просторным домом детства.

"443A" проплывает мимо табличка с НУЖНЫМ ему номером.

- Черт! - Джерри в панике хватает лямку рюкзака, до этого небрежно валявшегося у его ботинок, и со всей доступной на нынешнем уровне прытью устремляется вслед за набирающим скорость автобусом. Когда он уже было смиряется с фактом, что похоже придется звонить куратору внеурочной программы и, краснея и потея, объяснять ситуацию, водитель замечает его в боковое зеркало и господи какой прекрасный человек храни его отец, сын и святой дух замедляет ход. Под неодобрительные гудки сзадистоящих машин Джерри, чуть не споткнувшись и не встретившись носом с поручнем, залетает в салон и спешно хлопает по карманам в поисках проездного. Мужчина за рулем даже не оборачивается в его сторону, продолжая сверлить взглядом разделительную полосу.

- Спасибо вам большое! Извините, - взволнованное мышиное пищание Джерри он удостаивает коротким кивком.

Автобус дергается вперед, и Джерри в очередной раз чуть не падает в проход. Вцепившись в поручень до белых костяшек, он устремляет взгляд в окно, на быстро сменяющийся пейзжах городских джунглей.

Джерри нервничает. Нервничает настолько, что впервые за десять лет ловит себя на мысли о переезде в другой город или даже страну. Ногти на правой руке сгрызены чуть ли не до основания, взгляд сфокусирован на собственном отражении в грязном стекле, а ощущение телефона в переднем кармане джинсов жжет похлеще родного пламени. Кажется, что вот-вот он завибрирует, и все устремят глаза на него, худого мальчишку с выпученными от страха глазами и отхлынувшей от лица кровью. И все они будут знать, что произойдет сегодня ночью. К горлу подступает тошнота. Нет, все будет хорошо. Рэй сказала, что дельце простецкое и справится любой, даже такой хлюпик как Джерри.

- Monsieur? - Джерри вздрагивает от неожиданности и переводит взгляд на ученицу. Наконец-то он хотя бы на кого-то может смотреть сверху вниз. Как ему вообще так повезло с генетикой, что даже среди японцев он выглядит хоббитом? Вива ля Франс, черт его дери.

- Est-ce que vous allez bien? - она единственная из всей группы, кто может выговорить французское смягченное "л" и носовое "н". Собирается поступать на ин.яз, поэтому так старается. Тепло, разлившиеся в груди, ненадолго отгоняет прочь тревогу и ослабляет натяжение в трещащих от плохого предчувствия нервах. Все будет хорошо. Но не здесь и не с нами.
Вместо ответа он лишь кивает и отворачивается от окна:

- À la semaine prochaine les enfants, faîtes attention à vous!

Часть учеников смотрит на него, как будто впервые видят, вторая же активно кивает, параллельно сбрасывая учебники и распечатки в портфели. Мало кому из них вообще интересен факультатив по французскому языку - они пришли просто потому, что их обязала администрация, а идти на физику или, не дай бог, математику, самоубийц не нашлось. Поначалу Джерри, как и любой молодой специалист, из кожи вон лез, чтобы заинтересовать детей: бесконечное количество распечаток, грамматика и лексика в мемах, яркие видео на ютубе и разнообразные аудирования на актуальные темы. Ничего не сработало. Типичная отмазка всех учителей "это не мы такие, это дети дебилы" не смогла перебить самоуничижительные мысли об очередном провале. Вот такой он профан.

Когда последний портфель скрывается за дверью, Джерри устало опускается на стул и в очередной раз вытаскивает телефон, чтобы проверить время. Семь с половиной часов. Так много и одновременно так мало.

Еще можно успеть купить билеты и свалить из этого города навсегда. Никаких связей, ничего. Нет. Все. Подбери с пола сопли и будь наконец-то мужиком, а не половой тряпкой.

Ключи от кабинета с разодранным от времени тэгом ложатся в ладонь тяжелым грузом. Вдох-выдох. Все нормально, просто день сегодня такой.. вот такой.

Щелк.

Клац. Клац.

Джерри несколько раз крутит ручку, чтобы убедиться, что точно закрыл кабинет, а потом еще раз и еще. В глубине души он понимает, что всего лишь пытается оттянуть время до часа Х, занять руки и разум хоть чем-то, чтобы не погрязнуть в липкой тревожности, каплями пота стекающей по спине и блестящей в уголках глаз непролитыми детскими слезами.

Тебе не стоило в это ввязываться. Слишком уж ты.. нервный. Кимура никогда не говорила ему этих слов, но сейчас в сознании звучит именно ее голос. У тебя еще есть время соскочить.

О нет. О черт. Нет, нет, нет, нет. Хватит, прекра-

Прорвавшуюся дамбу мыслей неожиданно прерывает ощутимый толчок вбок и шелест вываливающихся из рук листов с работами детей.

- Уи! - щеки моментально заливаются румянцем от вырвавшегося девчачьего взвизга и последовавшего за ним нервного хихиканья - непроизвольная реакции на испуг.

Джерри резко наклоняется, чтобы собрать бумаги, потом также резко вспоминает о человеке, врезавшемся в него, и об извинениях, которые он, Джерри, должен принести. А то встал тут в самом проходе, будто один на всем белом свете. Также неуклюже выпрямившись и слегка отодвинув плечи назад в попытке казаться менее взвинченным, Джерри поднимает взгляд на мужчину. Поднимает. Поднимает. Поднимает еще чуть-чуть. Разница в росте пугает: просто, чтобы посмотреть в глаза приходится совсем по-детски закидывать голову назад, к чему Джерри, мягко говоря, не привык. Да, он встречал европейцев в Японии, но все-таки не настолько часто, чтобы рост два метра казался чем-то обыденным.

Открытый от удивления рот удается замаскировать под попытку начать извиняться, однако его опережают, что вводит в еще больший ступор и смятение:

- Нет-нет, это полностью моя вина, - конец фразы теряется в общем гуле толпы, снующей по коридору вверх и вниз, мозг же регистрирует следующий вопрос и тут же переключает мыслительные резервы на него.

- Не стеклянный, - выходит дерзко, и Джерри тут же напрягается еще сильнее. Да что же такое. Под пристальным взглядом светло-карих глаз неуютно и никак не удается успокоиться. Следующее действие коллеги - Алари наконец-то узнает в высокой фигуре учителя музыки на полставки, о котором так часто сплетничает женская часть коллектива за ланчем - вводит в еще большую краску, а в голове проносится бессмертная цитата "бесконечность - не предел". Если он продолжит в том же духе, то точно спалит всю школу к чертям собачьим.

- Не стоит, я сам, - но Джерри уже впихивают в руку ворох бумаг, - спасибо.

Перспектива переехать в другой город становится все более и более притягательной. Поселиться где-нибудь на берегу океана в месте, где он сможет быть лузером только наедине с собой.

- Вы, как я вижу, тоже, - несмотря на учащенное биение сердце, ему наконец-то удается слегка успокоиться и даже натянуть свою фирменную невинную улыбку, способную растопить даже самые ледяные сердца.

- Грей-сан? - Джерри по привычке прокатывает иностранную "р" на французский урчащий манер, что вкупе с японским уважительным суффиксом превращаются в непонятную интернациональную смесь, - много о вас слышал. Разумеется, только хорошее.

- Джеремия Алари, зачат во Франции, рожден в Японии, - он протягивает ладонь для рукопожатия, внутренне морщась от неосознанного цитирования шутки матери, - приятно познакомиться. Жаль, что мне уже пора идти, ключи сами себя не повесят.

Все еще улыбаясь, Джерри аккуратно обходит коллегу полукругом, будто бешенного пса, вот-вот готового вцепиться в горло, и возобновляет путь к учительской. Мысль о том, что, возможно, Грей тоже шел туда, настегает неожиданно и заставляет, как говорит современная молодежь, скринжиться изнутри.